дорогая. И папа проявил в этом смысле исключительную доброту. Он очень хочет, чтобы ты поехала, считает, что тебе необходимо поддерживать родственные связи. И он решил подарить тебе десять фунтов.

— Как он добр! — проговорила Синтия. — Но я не могу их взять. Господи, и почему наши пути не пересеклись намного раньше! Я стала бы совсем другим человеком.

— Да ну о чем ты! Мы любим тебя такой, какая ты есть, и никакой другой нам не надо. А если ты не возьмешь этих денег, папа очень обидится. Ну, в чем же тут сомнения? Боишься, что Роджер этого не одобрит?

— Роджер? Нет, о нем я и вовсе не думала! Ему-то какая разница? Я уеду и вернусь прежде, чем он вообще об этом узнает.

— Выходит, ты едешь? — спросила Молли.

Синтия подумала минуту-другую.

— Да, еду, — сказала она наконец. — Мне кажется, это неразумный шаг; однако там можно повеселиться, так что я поеду. Где мистер Гибсон? Я хочу поблагодарить его. Как он добр! Молли, как тебе повезло!

— Мне? — спросила Молли с искренним удивлением; ей-то казалось, что очень многое в ее жизни пошло не так и вряд ли уже когда-то поправится.

— Вот он! — сказала Синтия. — Я слышу его голос в прихожей! — И она помчалась вниз, и опустила руки мистеру Гибсону на плечи, и поблагодарила его с такой теплотой и непосредственностью, так мило и так нежно, что он вновь ощутил нечто вроде прежней приязни и на время забыл о том, чем именно падчерица вызвала его неудовольствие.

— Ну, полно, полно! — сказал он. — Хватит, дорогая! Поддерживать связи с родней — дело хорошее, так что тут больше и говорить не о чем.

— По-моему, твой отец — самый очаровательный человек на свете, — произнесла Синтия, вернувшись к Молли. — Именно поэтому я так страшно боюсь утратить его расположение, поэтому так мучаюсь, когда мне кажется, что он мною недоволен. Ну а теперь давай поговорим о моей поездке в Лондон. Как это будет восхитительно, правда? Уж мне-то десяти фунтов хватит очень на многое; и в определенном смысле какая это радость — вырваться ненадолго из Холлингфорда.

— Правда? — задумчиво спросила Молли.

— Ну конечно! Я вовсе не хочу сказать, что расставание с тобой — это радость; какая уж тут радость. И все же провинциальный городишко — это провинциальный городишко, а Лондон — это Лондон. И нечего улыбаться тому, что я так вот возглашаю самые очевидные вещи. Я всегда, знаешь, сочувствовала месье де ля Палиссу:

М. de la Palisse est mort

En perdant sa vie;

Un quart d’heure avant sa mort

Il était en vie, —  [81]

пропела она жизнерадостно, немало озадачив Молли — далеко не в первый раз — стремительной сменой настроения, уходом от мрачной решимости, с которой она отказалась от приглашения всего полчаса назад. Потом она вдруг обхватила Молли за талию и закружила ее в вальсе, что грозило неминуемой опасностью маленьким столикам, уставленным objets d’art [82] (как с гордостью называла их миссис Гибсон), которые буквально загромождали гостиную. Впрочем, Синтия обогнула их с присущей ей ловкостью, а потом обе замерли, дивясь на удивление миссис Гибсон, — та стояла в дверях, глядя на вихрь, кружащий по комнате:

— Господи твоя воля, можно подумать, вы обе сошли с ума! Да что здесь такое происходит?

— Я очень рада, что поеду в Лондон, мама, — потупив глаза, произнесла Синтия.

— Воспитанной молодой барышне, да еще и помолвленной, не пристало вот так вот терять голову при мысли о том, что ее ждут развлечения. В мои времена лучшим удовольствием во дни разлуки с любимыми были мысли о них.

— А я всегда думала, что такие мысли скорее мучение, потому что любимый вдали, а это большое несчастье. Вот только, сказать по правде, я сейчас и вовсе не думала о Роджере. Надеюсь, это не слишком дурно. Погляди на Осборна, — похоже, он исстрадался из-за разлуки с Роджером и за себя, и за меня. Какой у него вчера был больной вид!

— Да, — подтвердила Молли. — А я и не думала, что кто-то, кроме меня, это заметил. Меня это потрясло.

— Ах, — произнесла миссис Гибсон, — боюсь, этот молодой человек долго не проживет. Очень боюсь. — И она многозначительно покачала головой.

— Но что же будет, если он умрет? — воскликнула Молли, порывистым движением опускаясь на стул, — мысли ее обратились к неведомой загадочной жене, которая так ни разу и не появилась, о которой никто никогда не говорил. А теперь еще и Роджер уехал!

— Ну разумеется, это будет очень печально и все мы станем ужасно переживать; мне всегда очень нравился Осборн. Собственно, до того, как Роджер сделался, так сказать, моей плотью и кровью, Осборн мне нравился даже больше его. Но нельзя забывать о живых, милая Молли! (Ибо от этих ужасных слов глаза Молли наполнились слезами.) Я убеждена, что наш ненаглядный Роджер сделает все для того, чтобы во всех отношениях заменить собой Осборна. И вообще, незачем надолго откладывать свадьбу.

— Не связывай ее с жизнью и смертью Осборна, мама! — стремительно оборвала ее Синтия.

— Почему же, дитя, это только естественно. Да и ради самого нашего несчастного Роджера не хотелось бы, чтобы помолвка затянулась. И вообще, я всего лишь ответила на вопрос Молли. Нет ничего дурного в том, чтобы высказывать свои мысли вслух. Людям, знаешь ли, случается умереть, причем не только старым, но и молодым.

— Если и Роджер когда-нибудь выскажет вслух подобные мысли, я порву с ним раз и навсегда, — заявила Синтия.

— Никогда! — горячо воскликнула Молли. — Ты прекрасно знаешь, что он никогда такого не скажет, и не смей подозревать его в этом, Синтия, ни на секунду!

— Лично я не вижу в этом ничего дурного, — жалобно проговорила миссис Гибсон. — Некий молодой человек выглядит совсем больным и лично я, прошу учесть, очень ему сочувствую; однако болезнь зачастую ведет к смерти. Тут вы не можете со мной не согласиться, и что дурного в том, чтобы высказать это вслух? Потом Молли задает вопрос, что будет в случае его смерти, и я честно пытаюсь на него ответить. Мне не больше других нравится говорить или думать о смерти, но мне хватает присутствия духа предвидеть и обсуждать последствия этого события. Более того, Господь велит нам так поступать, об этом сказано где-то в Библии или в молитвеннике.

— А ты можешь предвидеть последствия моей смерти, мама? — спросила Синтия.

— Право же, в жизни не встречала столь бессердечного существа! —